- Слюши, - говорит Гога и отводит глаза. – Он смущается и не знает, как высказать свою просьбу. Я молча жду. И выжидательно смотрю на него.

- Ты впервые едешь Тбилиси?

Я чувствую, что он хотел спросить о другом, но о чем я не знаю. И делал вид, что не замечаю этого.

- Нет, когда-то бывал. Да и в прошлом году проезжал по дороге из Батуми.

-Ты был в Батуми?! – Восторгается он так, словно я только что побывал на луне. -Я сам из Батуми, понимаешь? – Он смотрит на меня влюбленными глазами. -Батуми – самый красивый город в мире, - убежденно говорит он и смотрит, как я среагирую на его слова. Я улыбаюсь открыто и широко и ему, видно, это нравится.

- Нет, в самом деле, Батуми – замечательный город. Сами теплый, сами зеленый и люди там сами счастливи. – И снова смотрит на меня. Ждет возражений. Но я не возражаю. Но он видно привык к возражениям и продолжал говорить, что Батуми-самый-самый…

-Нет, ты правда был в Батуми? – Снова недоверчиво спрашивает он.

-Правда, - говорю я. А что тут собственно такого особенного?

-И приморский парк видел?

-И светомузыку слушал, - говорю я.

-И в дельфинарии был?

-А как же!

-А в ботаническом саду?

-А ты, - перехожу в атаку я, -был в приморском ресторане? Ты знаешь какую там бастурму готовят?

-Значит правда был. Нигде нет такой бастурмы как в том ресторане.

-За два квартала запах кинзы, базелика, петрушки. Кресс-салата чувствуешь!

-А в хачапурной был?

И я вспоминаю утренний Батуми еще не прокаленный безжалостным солнцем, политые влажные улицы, бесконечные каналы и речушки и домики причудливые в причудливых переулках старинные, в большинстве двух и трехэтажные, каждый непохожий на другой, каждый с балкончиком, увитый виноградом и плющем. Я шел от нечего делать, любовался свежестью утра, прохладой и поглядывал куда бы зайти перекусить. Вот тут на глаза мне и попалась хачапурная. Миниатюрная и чистенькая, как операционная. За столиками не было ни души. И трое поваров – двое парней и черноглазая девушка с любопытством смотрели на меня. Ожидая заказа. Глаза их лучились доброжелательностью.

- Скажите, что такое хачапури? – Спросил я.

- Как, - вскочили все трое, - вы не знаете что такое хачапури? И рассмеялись, начали переглядываться и усаживать меня за стол. – Вы должны непременно попробовать!

-Одну порцию, - сказал я, - на пробу.

-Одну нельзя, - сказала девушка строго. Вернее пыталась казаться строгой.

-Почему?

-Пальцы проглотите или вилку, - девушка рассмеялась, а с нею и парни-повара.

-Хорошо, две порции, - беспечно сказал я заражаясь их весельем и здоровьем.

-Три, сказала девушка. - Все равно попросите добавки.

-Согласен, - сказал я и скоро возникли на столе три узких глубоких салатницы. И на них млели воздушные, с тающим маслом хачапури, раскаленные как огонь.

Трое поваров не сводили с меня глаз. Следили за каждым движением. И когда я укусил огненный кусочек и ощутил аромат нежнейшего, пропеченного пирога, когда от удовольствия прицокнул языком и показал им большой палец, все трое расплылись, как луны в улыбке.

-Приходите завтра, - провожали меня повара. И я действительно стал завзятым посетителем кафе. А потом я заболел ангиной в тяжелейшей форме и провалялся в постели неделю. А когда поднялся, кончился мой срок путевки. Оставался только один день. И в этот день я не пошел по заведенному порядку в кафе, а поспешил на рынок. Надо знать батумский рынок с его рядами зелени и невозможными для обаняния ароматами. Можно днями стоять и вдыхать, впитывать в себя запахи несметных трав, гудящее людское варево и без устали бродить среди зеленых развалов, среди гор яблок, алычи, слив и груш. И хочешь, нет ли, но руки сами тянутся за фруктами и ты не заметишь, как уже весь завален плодами щедрой земли и рад бы взять еще да некуда.

На этот раз я взял круг острой овечьей брынзы, зелени, винограда и направился в кафе к самому закрытию. В моем объемистом портфеле нашлось место и для двух бутылок «Саперави».

Когда я появился в кафе, Софико встрепенулась и ее звонкий нежный голос запорхал в зале: «Я что вам говорила, мальчики? Я же говорила, что с ним что-то произошло. Ведь так?»

-Так, - сказал я улыбаясь. Я крепко пожал руки Нодара и Баграта. И попросил сесть со мной за стол.

-Но мы же на работе, - сказал Баграт, высокий и красивый с черной смоляной бородой.

Я взглянул на часы. – Ваш рабочий день кончился.

-А ведь верно, мальчики, - сказала радостно Софико и мы сели за стол и пили терпкое вино, закусывали нежнейшей брынзой и кинзой, поглотили неимоверное число хачапури. Мы болтали, смеялись и были счастливы.

Автобус стремительно накручивает километры. Гога смотрит на меня вопросительно. И я улыбаясь отвечаю, что в Батуми отменные хачапури. И Батуми отменный город. И в нем живут отменные люди. Глаза Гоги затуманиваются. Он мечтательно думает о чем-то своем, и я не мешаю ему думать. Автобус уже втянулся, слева ревет Терек желтый от грязи, прямо из воды растут и уходят к самому небу скалы. В узких просветах я вижу, как на обдутом ледяными ветрами хребте возникает облачко. Оно словно барашек курчавое и не спеша спускается по склону. В сырой холодной ложбине лежит серый снег. Суровые скалы вырастают вокруг нас. Я ощущаю, как холод пронизывает мою легкую одежду. Мы закрываем тщательно все окна, но ветер находит лазейки и стремительно вытесняет тепло из машины.

Почти у перевала Гога останавливает автобус.

-Перекур! - объявляет он, берет пластмассовый стаканчик, выскакивает из машины и бежит к нарзановому источнику.

-Ребята, вы что же сидите, здесь такая замечательная вода, - говорит экскурсовод Таня. И не смотря на то, что все одеты по-летнему, а здесь по зимнему холодно, экскурсанты веселой гурьбой бегут к источнику кто с кружкой, кто с бутылкой, кто со стаканом.

Гога протягивает мне свой пластмассовый стаканчик с чистейшей водой: «Пей на здоровье!»

-Боюсь, - говорю я. Ледяная. Ангина замучает.

-Вай! – бьет Гога себя по ногам, - какие дикий чушь говоришь! Пей; душевно тебя прошу. Ничего с твоим горлом не будет! Нарзан, лучший вода на свете! И где-то на Крестовом перевале! Ты что здесь каждый день ездишь? Пей! – Требовательно говорит он, и я послушно пью холодную воду прозрачную и необыкновенно вкусную. На нас смотрит и смеется экскурсовод Таня.

-Гога всех заставляет пить нарзан. Сопротивляться бесполезно.

-А как же! – говорит Гога. Сами здорови вода в мире. Люди лечатся, а он заболеть боится. Смешно, дорогой!

У меня после первого глотка перехватывает дыхание, и я уже твердо знаю, что вечером буду расплачиваться за бесхарактерность.

- Ну вот видишь, а ты боялся! – Смеется Гога. – Смотри, Казбек рядом. Не каждый день бывает рядом с вершинами!

-Пора ехать! – подает голос Таня и экскурсанты, в подавляющем большинстве молодые девчонки и парни, спешат к автобусу.

-И куда ты спешишь? – недовольно говорит Гога. – Не даешь на горы посмотреть. Тишиной подышать. Нечего не понимаешь хоть экскурсовод. В Тбилиси торопится. Зачем? Сюда надо торопиться. Слюшать как трава растет. Трудно, наперекор снегу. Как нарзан с камнем разговаривает. Как облако по небу летит. А орел летит. Солнце светит. Куда спешишь? –сокрушенно качает головой Гога и нехотя идет к автобусу. Я спешу за ним. У меня зуб на зуб не попадает. А ему хоть бы что. Гога останавливается, поджидает меня, и говорит:

- В Батуми хочу!

- Так поезжай!

- Жить там хочу.

- Живи на здоровье легкомысленно разрешаю я, чувствуя себя на вершине Кавказа властелином вселенной.

- Э-э, - ничего ты не понимаешь. Дурак. Совсем дурак, - огорченно говорит Гога. - Нэлзя мне жить в Батуми. Неужели не понял?

- Но почему? – опешил я.

-Пачэму! Нелзя! – и долго смотрит на летящее облако, на водопад, падающий с горы. – Нельзя, - ожесточенно повторяет он, как падает с вершины в ущелье.

- Понымаешь, мальчика я сбил машиной там. Насмерть сбил. Нет, я не был виноват. Он вискочил на дорогу за мячом. В футбол, понимаешь, играли. А тут я. Ничэго не мог подэлать. Лючше б я умер, а он жил. Мать его до сих пор в черном ходит. Не могу горе ее видеть. Сам просил, чтобы меня в тюрьму посадили. Сказал, что я виноват. На севере сидел. В тайге. Лес валил. Один лес кругом. Ничего кроме леса. Море снилось. Синее. Ласковое. Глаза закрою и вижу море. Лагерь был строгого режима. Отрезаный от мира. Машина с хлебом придет – для нас праздник.

-Чего, хлеба не хватало? – спрашиваю я.

-Сапсем дурак. Причем здэсь хлеб? Машина из другого мира приходила понимаешь? Что-то новое для глаза. Движение! Жизнь! Отсидел и не смог в Батуми жить. Как в глаза матери мальчика смотреть? Нэ могу! Ну что на меня уставился? Иди в автобус! – Говорит он неожиданно грубо и дрожащими руками достает сигарету, долго зажигает спичку. Я подношу ему зажигалку. Он прикуривает, глубоко затягивает и отворачивается от меня.

-Гога! – Кричит Таня. - Поехали. Сколько можно ждать! – Она спешит к нам прыгая козленком с камня на камень. – Что-нибудь случилось? –Участливо спрашивает она. – И смотрит требовательно васильками глаз на Гогу и на меня.

-Ничего, - говорит Гога. Вот докурю и поедем. – Один минута.

Таня зябко вобрав плечи, бежит назад к автобусу. Гога торопливо докуривает в последний раз смотрит на горы, вздыхает и говорит: - Ладно. Поехали. Люди ждут.

И до самого Тбилиси не проронил больше не слова.

Тбилиси как всегда был похож на весеннюю реку. Он кипел, создавал водовороты на крутых поворотах улиц и у магазинов. И они влились в этот поток, и он принял их и понес в своей стремнине, чтобы оглушить скоростью, красками, запахами, движением, напором жизни. И энергии.

Проспект Руставели празднично сиял. В художественных салонах было шумно и глаза разбегались от обилия прекрасных работ по металлу.

К вечеру мы окончательно выдохлись. Ноги гудели, а голова отказывалась что либо воспринимать. А впереди был еще вечер и можно было сколько угодно открывать для себя ночной город, наслаждаясь вечерней прохладой в густой тени платанов и, если повезет, можно попытаться побывать в театре или просто посидеть где-нибудь в Мтацминде, лениво потягивая воду из высокого бокала, и поглядывая на сказочный город, лежащий у самых твоих ног. Или поймать такси и умчаться в старую Мцхету, помолчать у храма Светоцховели, или на берегу желтой Куры, растратившей в горах весь свой молодой пыл и задор, и здесь у стен старой столицы Грузии, вбирающей в себя светлые воды Арагви.

Я любил этот город и всякий раз был счастлив при встречи с ним. Города как люди. В одни влюбляются сразу и безоглядно. К другим любовь приходит постепенно, с годами, по мере узнавания.

Ужинали в подвале, в прохладной хинкальной. Гога подсел ко мне. Я понял, что он что-то хочет сказать, он не как не решается. Наконец, когда все поднялись из-за столов, он не глядя на меня сказал: «Слюши, душевно прошу, пригласи Таню с собой в город».

-Но я с ней не знаком. Это неудобно!

-Как неудобно? Ты из нашей группы. Так? А значит удобно. Понимаешь, ей одной будет скучно весь вечер.

-Так ты пригласи ее, - говорю я.

-Со мной она не пойдет, - убежденно говорит Гога.

-Но почему?

-Неужели не ясно? – Морщится Гога. – Со мной не пойдет она.

-Не понимаю.

-Э, трудный ты человек. Посмотри не нее.

-Посмотрел.

-Внимательно посмотри.

-Ну посмотрел.

-А теперь смотри на меня. Уловил?

-Нет.

-Сапсем глупый. - С досадой сказал Гога. Она молодая, красивая, умная. Понял? А теперь смотри на меня. Как я такой? Шофер. Кучер. Баранку кручу. Мне сорок лет. В турме был. Понял теперь? Она очень хороший человек. Очень. Он порылся в кармане, выудил оттуда смятую десятку.

-Купи подарок ее дочке. Ей будет приятно.

-Ну знаешь… Неужели и подарок ты купить не можешь? – Озлился я.

-А вдруг обидится? Скажет, старый козел ухаживает. Со мной ездить откажется. Расстроится. А я не хочу, что бы она с другими ездила.

-Ладно, Гога, - говорю я, забирай свои деньги, - и сую ему десятку в карман потертого пиджака. – Я располагаю кое-какими финансами на такой случай. Не разорюсь. Привет!

-Привет! – говорит Гога и смотрит, как я подхожу к Тане.

-Таня, - говорю я, - я плохо чувствую себя в толпе экскурсантов. Давайте повторим поход по городу вдвоем?

-Я устала, - говорит Таня. Я лучше отдохну в гостинице. Посмотрю телевизор. Кстати, сегодня по телевизору будет хороший фильм.

-По телевизору и хороший фильм? Смеюсь я и смеется Таня. – Вы правы. Но скажите, вы сами решили пригласить меня или вас надоумил Гога?

-Ну что вы. По собственной инициативе.

-Честное слово?

-Ну что вы право, - делаю вид что сержусь.

-Ладно, не обижайтесь. Гога взял надо мной шефство. Иногда просит экскурсантов развлечь меня. – Таня усмехнулась.

-Наверно он вас любит. Говорю я

-Наверно, - спокойно говорит Таня.

-Так для вас это не тайна?

-Ну конечно нет. Он хороший человек. Ему надо уехать в Батуми.

-Ему нельзя.

-Всем нам что-то мешает жить. Одному уехать, другому остаться на месте. Так куда мы с вами пойдем?

-Куда хотите.

-А куда хотите вы?

И в этот самый момент раздается звук зурны, глухой звон барабана и в хачапурную вваливается нарядная толпа подвыпившей молодежи. А за молодежью входят в хачапурную Софико в длинном белом платье, с букетом гладиолусов, в белых перчатках до локтей. Глаза ее сияют. А рядом с нею, ведет ее под локоть, кто бы подумал, вот встреча, Нодар! Они видят меня и я поздравляю их. Я сразу все понял. Было непонятно только почему они оказались здесь.

А зурна неистовствует, появилась еще пара старых зурначей, столы сдвинули и пошло веселье.

-Ты никуда не уйдешь, - решительно сказала Софико и Нодар. – Ты наш гость. А почему ты не представишь нам свою девушку?

-Таня, - сказал я.

-Очень красивая девушка, - похвалил Нодар.

-Она в самом деле прелестна, - шепнула Софико. –Мы сюда ненадолго. А потом поедем к нам. Не отказывайся. В такой день нельзя отказывать.

-Сдаюсь! – Я шутливо поднял руки.

-Как интересно! – Сказала Таня. –Ни разу не была на грузинской свадьбе.

Но выбраться из хачапурной быстро не удалось. Появились все новые знакомые Нодара или Софико или знакомые знакомых. Пир нарастал и поехали на свадьбу только где-то к полуночи.

В доме было полно гостей. И нам с Таней удалось потихоньку сбежать.

-Пойдем пешком, - предложила Таня. Люблю ночные города, когда они спят. И можно неспеша идти по проспектам. Вы такой молчаливый. Почему. В таких случаях мужчины много говорят. А вы молчите.

-Вы любите своего мужа. Но расстались с ним. Почему? – Таня удивленно взглянула на меня.

-Зачем вам знать? – Она промолчала. – Я ему очень верила. Очень. Больше чем себе. Иногда он задерживался. И всякий раз находил убедительные причины. Однажды заболела дочка. Подскочила температура до тридцати девяти градусов. Я схватила ее и помчалась, как безумная в скорую помощь. И вдруг на одной из улиц увидела его. Он целовался с девушкой из нашего отдела. Вот и вся история.

-Давно вы с ним расстались?

-Два года.

-Простить не пробовали?

-Вы странный ухажер. Вы случайно не адвокат?

-Буровик.

-Добуриваетесь до сокровенных человеческих тайн? – Таня грустно улыбнулась.

-Пытаюсь.

-Человек странен. Если бы вы стали ухаживать за мной, меня бы это злило. Но вы не ухаживаете и меня тоже это злит. Вы можете это понять?

-Не знаю. – Искренне сказал я. И засунул руки в карманы. Такая у меня привычка, прятать руки в карманы, когда волнуюсь. Она заметила и рассмеялась.

-Вы боитесь, что я попрошу вас взять меня под руку?

Рассмеялся и я.

-Какая чепуха. Я бы с удовольствием…

-Так в чем же дело?

Я осторожно взял ее под руку. Я всегда стеснялся женщин. Мучился, страдал от собственной стеснительности, но ничего не мог с собой поделать. Тепло ее руки странно подействовало на меня. Как будто изменился мир вокруг. Неужели так много может прикосновение, одно прикосновение к женщине?

Она лукаво смотрела на меня. А я смотрел себе под ноги.

-Мне сейчас трудно, - сказала она. – Очень трудно. Дочку оставить практически не с кем.

-А детсад? – Наивно спросил я.

-Поставили на очередь в исполкоме. Но вы же знаете, что ждать нужно годы.

-А через знакомых не пробовали? Другие же как-то устраивают?

-Не могу я так. – И с вызовом посмотрела на меня.

-А если все-таки через не могу?

-Нет, - решительно сказала Таня. - Сегодня поступись совестью, завтра поступишься еще чем-нибудь... Противно. И все-таки хорошо, что у меня есть дочка. Никогда не думала, что могу так любить. Но когда приходишь домой и видишь крохотное существо, которое бросается к тебе и обнимает тебя слабыми ладошками так доверчиво, так безоглядно, тогда я знаю, что преодолею любые трудности. Ничего, она у меня умница, скоро подрастет. Скоро станет самостоятельной. И никто нам с нею не нужен. Простите, я заговорилась. Эгоистка, правда? Почему вы стали буровиком?

- А кем же еще? У меня еще дед работал на промыслах в девяностые годы прошлого века. Отец тоже. Так что вопрос: «Кем быть?» - никогда пе­редо мной не стоял. После школы пошел в ПТУ, потом вкалывал помбуром, потом армия. Потом работал и учился на вечернем факультете в нефтяном институте.

-Закончили?

- Два дня назад защитился. Вот по этому случаю закатил поездку.

-Поздравляю.

-Спасибо.

-Никогда бы не вышла за буровика.

-Почему?

-Никогда дома не бывают.

- Иногда бываем.

- А сейчас, где бурите?

- За Тереком. В степи. Красота необычайная. Справа – река, желтая, ленивая, перебесившаяся в горах. С островами, отмелями, желтой стеной тростника. Слева – виноградники и беспредельная степная даль. Куропатки к буровой подбегают.

-А дожди? Промозглые_, ледяные, изнуряющие? A дикий ветер со снегом и во­дой? А морозы? А на буровой ведь крыши нет?

- И в нашей профессии есть теневые стороны - улыбнулся я.

-Вы оптимист.

-Может быть.

-А вот и гостиница! - Воскликнула Таня. - И Гога сидит, поджидая нас.

- Гога, вы почему не спите? - Ласково спросила Таня.

- Дишу воздухом!

-Рассказывайте сказки. Нас ждали, - сказала Таня. - И в голосе ее послы­шались грозные нотки. Как ворчание дальнего грома.

- Никого я не ждал. – Сказал невозмутимо Гога. - Могу я сидеть где хочу?

-Можете, Гога, можете. - Разрешила Таня. Снисходительно. - И вы беспокои­лись совершенно напрасно. У меня был надежный кавалер. И он совершенно не пытался за мной ухаживать. Как вам, Гога, удается отыскивать таких? Гога свирепо посмотрел на меня, словно я в чем-то был перед ним виноват.

Я пожал плечами, не зная, что делать, что сказать. Таня рассмеялась:

-Мальчики, чао. Я пошла бай-бай!

-Я думал - ты мужчина, а ты тряпка. Ты зачем ей сказал, что я тебя просил погулять с ней?

-С чего вы взяли? Бог с вами!

-А еще инженер. Трепач ты, а не инженер. - Сказал Гога с сожалением и ре­шительно направился в гостиницу.

-Клянусь я ей ничего не сказал! - Крикнул я ему вслед. Он даже не обер­нулся.

Раздосадованный я никак не мог заснуть. Напрасно смыкал веки, считал, до тысячи и начинал снова. Ложился на спину, смотрел на пальцы ног и твердил себе: я спокоен. Я спокоен. У меня все прекрасно. Но обида жгла меня и сон не шел. Я забылся далеко за полночь. Резкий звонок сверлом вонзился в мое сознание. Ничего не понимая, я вскочил. Открыл машинально дверь. На пороге стоял Гога. Чисто выбритый, благоухающий одеколоном, свежий.

-Душевно прошю, извини меня за вчерашнее. Мир?

-Черт с вами, - сказал я. -А теперь убирайтесь я хочу спать.

-Слюши, душевно прошу...

-Я не обижаюсь.

-Душевно, понимаешь? - И вдруг Гога из-за спины извлек куклу.

-Красивая?

-Не знаю, - хмуро сказал я.

-Эх ты! А еще буровик. Инженер! Я думаю красивая. Слюши, душевно прошу, подари Тане.

-А сам?

-Я же тебе объяснял. Не возьмет.

-Ладно, давай, - вздохнул я. Взял куклу и бросил на кровать.

-Поосторожней нельзя, генацвале? - Рассердился Гога. - Это же кукла! Она хрупкая, как маленькая девочка, понимаешь? С ней надо бережно, как с ребенком.

Я хотел спать. Я откровенно ждал, когда Гога уйдет. Но он топтался на пороге и не уходил.

-Чего еще? - Невежливо спросил я.

-Она тебе понравилась?

-Кукла?

-Какая кукла! Какой ты непонятливый, батоно. Таня!

-Не знаю. По-моему неплохая женщина.

-Балбес. Неплохая. Ничего ты не понимаешь в женщинах, - сердито сказал Гога. Она замечатэльная женщина! Слюши, душевно прошу, только не сердись пожалуйста...

-Ну, говори быстрей, я спать хочу.

-Женись на ней, a?

Я с удивлением смотрел на Гогу.

-Вы что, с утра уже того? Напились?

-Какой ты бестолковый! - С раздражением сказал Гога. -Я трезв, как никогда.

-Тогда ты должен соображать, что предлагаешь.

-Я-то соображаю. Ты сообрази.

-Ничего себе заявочки с утра. Сначала погуляй, потом куклу подари.

Теперь - женись. Ты в своем уме?

-Она красивая!

-Вы уже говорили.

-Она чистая, понимаешь, как ребенок. Ее нельзя не любить!

-Она найдет себе парня. Сами говорите, красивая. А красивые не засижи­ваются в невестах.

-У нее же ребенок!

-Ну и что? И с детьми выходят!

-А вдруг не выйдет? Я вижу, как она страдает, понимаешь? Отец ребенку нужен. Обязательно, душевно нужен. Что я тебе объясняю, сам понимаешь. Не маленький. - Гога почти кричал. - Лучшей жены все равно не найдешь!

-Гога, не надо, зачем вы так? - Раздался голос Тани. - Она стояла в двух шагах от двери в коридоре. -Гога, вы замечательный, вы умный, вы тактичны, но не надо. Я прошу вас. - Она подошла к Гоге поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

Гога растерянно посмотрел на меня, на Таню и вылетел из комнаты. Таня опускается в кресло и плачет. Я не успокаиваю ее. Чем я мог успокоить ее? Какими словами утешить? Я лег на кровать и искоса поглядывал на Таню. Мне что-то мешало. И не сразу вспомнил о кукле. Конечно, это была она.

-Таня, вот кукла вашей дочке.

Таня улыбнулась, сквозь слезы.

- Гога?

- Вы же знаете.

За окнами шумел, просыпался, спешил на работу, притягивал утренний город.

-Пора, отправляться, - со вздохом сказала Таня. Она снова стала делови­той? - Я сейчас. - Она достала пудреницу, провела пуховкой по лицу, под­красила губы. - Простите меня, пожалуйста. Гога и я доставили вам нема­ло хлопот.

-Я не сержусь.

-Если бы вы сделали мне предложение, я бы наверно рассмеялась вам в лицо. Но вы промолчали, и я готова убить вас. Наверно я сумасшедшая, да?

-У вас все такие в экскурсионном бюро? - Кричу я. На меня что-то нашло. Мои нервы натянулись как пружины. Вот-вот лопнут. И на мой шум в

дверь заглядывает горничная.

-Нет, - улыбнулась сквозь слезы Таня, -сумасшедших только двое: я и Гога. И медленно идет к двери. Я, начинаю быстро собирать вещи, злость моя улетучилась и я не знаю, что делать дальше: плакать или смеяться. И я начинаю свистеть. Пока что-то тяжелое не бьет в стену в сосед­нем номере. "Ботинок", -определяю я.

-Вы дадите нам спать, черт вас подери!

-Спите на здоровье! - Отвечаю громко я и сбегаю вниз по лестнице туда, где за прозрачной дверью кипит, будоражит великий и прекрасный город.